Читаем без скачивания Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

лажу и отношусь к нему скептически! Мелкий он человек, по-моему. Я и сам люблю выпить, когда есть время, но товарищ второй помощник, кажется, сделал себе из этого занятия культ, и ничего другого для него не существует в жизни. А это уж не мужчина, а… — Чекмарев махнул безнадежно рукой. — Впрочем, сам во всем разберешься. Зато батя у нас — что надо. Строг, это верно, ой, как строг. Но иначе нельзя. Флот есть флот и держится он дисциплиной, верно я говорю? Ну, так вот, у нашего Крокодила не побалуешься. Службу знает и за малейшее нарушение способен живьем содрать с человека кожу. Если же служишь исправно, честно и благородно — видит и отмечает. А я еще на Военно-Морском Флоте привык к порядку, так что меня это не тяготит. Ну, как, исчерпывающий ответ?

— Исчерпывающий. Спасибо. Признаться, мне старик понравился. Еще когда вы швартовались к стенке, я заметил, что порядок есть на судне, рука хозяина чувствуется.

— Это точно, хозяин есть, — охотно подтвердил Чекмарев.

…В полночь Тимофей с Чекмаревым поднялись на мостик заступать на ходовую вахту. Пароход давно уже вышел из залива и теперь удалялся от берегов. Море было спокойным, небольшие волны неслышно катились из океана и плавно покачивали «Тавриду». Легкий ветерок посвистывал в снастях. Ночь была светлая. Горизонт полыхал красным заревом, и навстречу этому зареву неторопливо двигалась «Таврида».

На подветренном крыле мостика виднелась высокая фигура капитана. В фуражке и наглухо застегнутой шинели он стоял в одиночестве и курил папиросу.

На полубаке пробили восемь склянок. По трапу бегом поднялся на мостик мужчина в шапке и стеганой фуфайке и, вбежав в рулевую рубку, неслышно притворил за собой дверь.

— Уф, кажись, проскочил! Опять Крокодил торчит на мостике. Что ему не спится? Ты, братец, извини меня, что опоздал.

— Ладно, — коротко ответил третий помощник капитана, — меняй матроса на руле.

Второй помощник увидел Тимофея.

— Это что же, опять новенький у меня? Вот Крокодил, все время тасует мою вахту. А потом кричит, службы требует… Ты хоть море-то видел когда, матросик? — обратился он к Тимофею.

Тимофей сдержал себя и сказал:

— Попрошу вас, товарищ второй помощник, обращаться ко мне на «вы». Мы не так близко знакомы. Что же касается моря, — да, видел и неоднократно.

Второй помощник махнул рукой.

— А-а, брось трепаться. Становись на руль и слушай мои команды. Что за времена пошли — с каждым надо выяснять отношения!

— Я еще раз прошу вас обращаться ко мне на «вы», — вспылил Тимофей.

— Тю-тю-тю… Их благородие обиделись… Ну, ладно, ладно, беру свои слова обратно, я вижу, вы шуток не понимаете. Прошу вас держать курс поточнее.

— Курс сдал триста сорок, — четко проговорил матрос, уступая место у руля Тимофею.

— Курс принял триста сорок, — четко произнес и Тимофей, беря в руки теплые рукоятки штурвала.

— Ловко ты его поставил на место, — прошептал сзади Чекмарев. — Теперь он у нас будет шелковым.

Тимофей не ответил. Да и вряд ли он разобрал смысл чекмаревских слов — все его внимание было поглощено компасом. Он должен теперь доказать, что способен держать судно точно по курсу, без рысканий, «как по ниточке». Вот картушка гирокомпаса чуть колыхнулась и едва заметно поползла влево. Но Тимофей уже уловил ее движение и крутнул штурвал тоже влево. Картушка замерла. Тимофей тут же отвел штурвал в исходное положение и приготовился «одерживать». Главное — почувствовать судно, почувствовать руль, и тогда все в порядке, тогда судно будет послушным…

В рулевую рубку вошел капитан, молча прошагал в штурманскую и, пригласив туда вахтенного помощника, закрыл дверь. Сквозь переборку глухо донеслось басовитое гудение голоса капитана, затем послышался тенорок второго помощника.

Чекмарев повернулся к Тимофею и прошептал:

— Воспитывает батя нашего… Ух, и поддает!

Дверь в штурманскую открылась, капитан вышел из рубки и спустился по трапу на палубу.

Спустя некоторое время в рулевой появился второй помощник. Он нервно, частыми затяжками курил папиросу и вдруг закричал на Чекмарева:

— Вахтенный! Почему торчите в рубке? Где ваше место? Почему вперед не смотрите? Марш сейчас же на крыло! Пораспускались, черт побери, никакого порядка нет на вахте.

Чекмарев опасливо покосился на штурмана и быстро выскользнул из рубки.

Второй помощник стал у центрального окна рубки, долго молча всматривался вперед и вдруг опять заорал:

— На руле! Вы что там, спите? Не видите разве, как влево рыскнули? Точнее держать курс!

Тимофей вспыхнул. Но он хорошо усвоил правило: рулевой не имеет права отвлекаться на разговоры или споры, он должен лишь четко повторить команду.

— Есть точнее держать курс! — ответил он и замолчал. Но от обиды на несправедливый окрик штурмана он обозлился, движения его стали резче, судно вдруг стало хуже слушаться руля, и вахтенный помощник все чаще и чаще покрикивал на рулевого, а потом приказал Чекмареву сменить Тимофея на руле. Большей обиды штурман придумать не мог. И хотя Чекмарев успел сказать Тимофею, чтобы он не обращал внимания на подобные выходки, Тимофей весь кипел негодованием. Он стоял на крыле мостика, смотрел вперед, но ничего не видел. В голове рождались грандиозные планы мести.

…Тимофей вздрогнул, когда вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Он повернулся и задохнулся от возмущения: перед ним, добродушно улыбаясь, стоял второй помощник и протягивал ему пачку папирос.

— Закуривайте. Небось обиделись? Понимаю. Да только и на меня сегодня Крокодил налетел ни с того ни с сего, так уж проработал, что ой-ой-ой. Вот и разозлился я на весь белый свет. Сгоряча, может, и нахамил вам. Только не принимайте близко к сердцу это. Бывает. А на руле вы можете стоять классно. Я ведь заметил — как по струне вели. Кильватерная полоса по линейке за кормой тянулась.

Тимофей растерялся. Он машинально взял папиросу и прикурил от папиросы вахтенного помощника.

— Не сердитесь. Я зла вам не желаю. Чего нам делить? Мне Чекмарев сказал, вы мореходку окончили, следовательно, наш брат,